В этой статье я пытаюсь тезисно (часто отрывочно) поставить ряд вопросов или тем, которые, как мне кажется, должны определять современный греко-католический дискурс. Каждый подпункт статьи представляет собой направление мысли, которое, на мой взгляд, соответствует адекватной и современной постановке проблемы униатства.
Греко-католическая церковь является особой формой христианства, энергия которой еще не оценена и не явлена в полной мере. Это во многом происходит оттого, что архаичные формы мышления самих греко-католиков и понимания феномена униатства не дают посмотреть на него в другой перспективе – перспективе будущего.
Является ли уния – вариантом инкультурации?
Миссия Церкви всегда связана с инкультурацией. Миссионер всегда переводит Слово Божие на язык того народа, в котором он проповедует. Если нет письменного языка, то миссионер создает письменность. Так считается, что свв. Кирилл и Мефодий создали славянскую письменность, чтобы дать славянским племенам богослужебные тексты и Библию.
Обычно в процессе инкультурации присутствуют две культуры. Одна принимает в себя новые смыслы, другая сообщает их. Иначе говоря, есть «дающая культура» и есть «принимающая». Обычно в процессе проповеди дающей культурой была христианская культура, а принимающей была языческая. Часто принимающая культура обогащалась за счет дающей культуры.
В случае с Унией принято считать, что дающей культурой становится Римская церковь, принимающей же становится православная культура, а не языческая. Однако это не так однозначно. Свв. Кирилл и Мефодий занимались инкультурацией. Они проповедовали язычникам-славянам. Но это было за 500 лет до Унии. Напротив, в событии Унии принимает участие не языческое племя, а христиане другой культуры. Часто дающая культура становилась колониальной культурой. Можно ли в отношении униатства говорить о колониальном отношении со стороны Римской церкви? Скорее всего, нет. Историки греко-католичества могут многое рассказать скорее о синтезе, чем поглощении. Римский католицизм не поглотил православие галичан, а придал ему вселенскую основу.
Уния – это не форма инкультурации. Уния – это не перевод на православный язык католических традиций и образа жизни. Такое понимание таит в себе внутреннее противоречие. Уния – это не приспособление католичества к православной культуре. Уния – это разновидность самого православия. Именно поэтому православные церкви ненавидят униатов. Греко-католичество – это чистое православие, преодолевшее этническое и культурное гетто. Универсализм униатов помогает им подниматься над любой национальной идеей, помогает им очистить православие от любой национальной идеологии. Кроме того, вселенская основа помогает отличить подлинное апостольское предание от “преданий старцев”.
Монополия на православие
Чтобы понять греко-католический феномен, нужно понять, что православие не тождественно православным поместным церквям. Ни у одной православной юрисдикции нет монополии на православную традицию. Поэтому вопрос Унии – это вопрос о православной традиции как таковой. Что такое православие, как православная традиция существует, и может ли она существовать без привязки к национальным поместным церквям, иначе говоря, возможен ли вселенский инвариант православия?
Пока мы видим, что униаты копируют национальные православные церкви и представляют собой инкультурационные формы. Но это тупиковый путь, который поняли в Ватикане, и теперь они не знают, как эту проблему решить. Сегодня всем очевидно, что Ватикан опасается использовать название “православие” по отношению к униатским церквям. Это свидетельствует о кризисе ватиканской политики на Востоке. С одной стороны подлинным православием считается РПЦ и другие православные церкви, с другой стороны Рим гложет мысль, что «у нас тоже вроде были свои “как бы православные”». Был такой казус в истории – Брестская уния. Причем казус – сегодня крайне неудобный. По этой причине сегодня многие российские католики даже не подозревают о существовании русских греко-католиков.
Тупиковость проекта национальной унии поняли также и в УГКЦ. Видимо, это послужило причиной того, что в 2005 году патриарх Украинской Греко-Католической Церкви переехал из Львова в Киев. Тем самым он символически показал, что Украинская Греко-Католическая Церковь не является местечковой галицийской разновидностью католицизма, но представляет собой серьезную претензию на православие. Любомир Гузар сказал: “Мы ни для кого не представляем угрозу. Мы просто есть” (1). Это означает, что греко-католики не есть производное чудо-юдо от “настоящего православия”, это не гибрид, а самостоятельная, самодостаточная форма существования православной церкви в единстве с Римом, которая способна преодолевать национальные границы.
Я как-то писал: “Главной ошибкой Католической церкви на протяжении последних 100 лет было неправомерное отождествление Православия как традиции с конкретными Православными церквями. Однако надо заметить, что православная традиция полностью не явлена ни одной православной церковью (включая дохалкидонские церкви). Взяты отдельные черты, отдельные обычаи, определенные пласты богословия, позже переработанные в соответствии с национальными интересами. Чтобы подлинно явиться во всей своей красе, Православие должно стать католическим (в смысле вселенским) ” (2).
Униатство, как своеобразная церковная метапозиция, дает возможность увидеть обе традиции (и восточную, и западную) на расстоянии, а потому и более продуктивно.
Является ли восточный обряд только вопросом стиля?
Для многих западных католиков Католическая церковь восточного обряда представляет собой ту же католическую церковь, которая по культурным и этническим причинам использует в практике обряды восточных церквей. Один итальянец однажды мне сказал: “Почему вы так носитесь со своим восточным обрядом? Обряд – это же неважно. Если мне завтра скажут, что Католическая церковь перешла на восточный обряд, я без проблем буду ходить на восточную литургию”. Для него обряд всего лишь преходящая форма. Он застал еще тридентскую мессу, потом реформированную мессу, иногда участвует в амвросианской мессе. Он воспринимает обряд как одежду. Сегодня одел эту куртку, завтра – другую. Священный трепет перед обрядом православных он уважает, но не понимает. Для него обряд – это вопрос стиля. Как в дизайне. Есть стиль барокко, есть хай-тэк, а есть экзотический восточный стиль с налетом либо японского минимализма, либо с арабскими мотивами. Так и здесь, греко-католики для него – это церковь, которая выбрала византийскую стилистику. Такое своеобразное «католичество от византийских дизайнеров».
Интересно, что так думают многие греко-католические священники, которые очень большое внимание уделяют разного рода византизмам в богослужении и практике. Однако любить восточный обряд и любить византийское средневековое искусство – это разные вещи.
Если восточный обряд – это католичество византийского дизайна, то проблема восточных католических церквей становится вопросом наилучшей стилизации. Иначе говоря, проблема Унии сводится к вопросу грамотной стилизации: как набор древних практик, который представляет собой сложный комплекс текстов, обрядов, телесных практик, адаптировать к нуждам современного человека и при этом сохранить налет восточности и антикварной древности. Дело в том, что универсальность католической церкви позволяет существовать и такому взгляду на Унию. Если существуют католические монахи-йоги, то почему бы не существовать монахам, которые носят длинные бороды и пользуются византийскими традициями.
На мой взгляд, обрядовая стилизация – это тупиковый путь, который приводит только к разочарованию и в православии, и в христианстве. Такие духовные стилисты, на мой взгляд, не понимают, что такое восточная традиция. Такие стилисты не разбираются не только в восточной традиции, они не понимают, что такое традиция вообще. Они рассматривают человека с позиции “здесь и теперь”, без его реальной истории и актуальных культурных предпосылок. Если во главу угла ставится “здесь и теперь”, то появляется человек потребления. И обряд ему нужен для особого эксклюзивного потребления.
Чтобы превратить обряд в предмет потребления, его нужно эстетизировать. Чтобы сделать икону предметом потребления или монетизировать икону, ее всего лишь нужно было превратить в предмет искусства. Эстетизация обряда делает его предметом эксклюзивного потребления. В таком “духовном потреблении” обряда не нужна живая традиция, можно пользоваться стилизованным слепком этой традиции. Своеобразным обрядовым штампом. Таким образом можно создать много обрядовых штампов – мелкитский обряд, сирийский, византийский, армянский. Их можно ввести в обращение, нисколько не заботясь о том, имеют ли они хоть какие-то живые корни в реальности и подлинную (а не историко-эстетическую) ценность.
Обряд в обществе спектакля становится спектаклем. Общество потребления убило сакральность обряда. Стремление к искусственному трансцендированию обряда приводит к тому, что культ превращается в чистое созерцание, в нем исключается деятельность. Культ превращается в разновидность духовного представления, если не сказать сильнее – вид духовного развлечения. Да, такое оригинальное развлечение для маргиналов разной степени суровости и бородатости.
Я не люблю известные мне и ныне существующие восточные обряды. И вот почему. Я их считаю очень похожими (но иногда выдающимися с эстетической точки зрения) слепками с традиции. Но к традиции это не имеет никакого отношения. Они все являются стилизацией. Они оторваны от традиции. То же самое можно сказать про все православные церкви. Восточная традиция – как живой поток жизни – почти прервалась. Традиция – это живая жизнь поколений христиан, которые живут в реальной истории. А нынешние обряды стилизованного православия выглядят так, как будто не было Реформации, не было религиозных войн между христианами, революций и прогресса в науке и технике. Мы живые люди, и наша история должна быть связана с нашей духовной традицией. А этого нет. Наша восточная духовная традиция должна иметь связи с революциями, с войнами, с ГУЛАГом, с СССР, с коллективизацией и Голодомором, с первым выходом человека в космос, с Перестройкой, с развалом Союза и Майданом. Это составляет ткань нашей истории, и это должно как-то отражаться в духовной традиции, преломляться в ней и соединяться в том самом Предании, которое идет к нам от Отцов. А этого сейчас не происходит. Мы повторяем застывшие формы Златоуста и пытаемся воспроизводить его эмоции и его образ поклонения, которые в своей основе имеют его личную историю, историю Византии и перипетии дворцовой жизни того времени.
Вопрос реформы обряда – это сложнейшая тема. И предвижу, что многие меня не поддержат в этом. Однако я даю здесь всего лишь некоторые контуры проблемы для дальнейшего обсуждения.
Уния в глобальном мире – метод существования единой Церкви
Перед лицом всех конфессий встает проблема – как существовать в эпоху глобализации.
Можно придумать любой обряд и наполнить его любым смыслом, как это происходит в новых сектах. Но восточный обряд считается выразителем православной традиции. Традиция напрямую связана с культурой народа, что сегодня представляет собой проблему в нашем глобализированном мире. Православный традиционализм, как правило, связан с национализмом, поэтому почти все православные церкви – национальные. Об этом хорошо писал Мейендорф в гениальной, на мой взгляд, статье про церковный регионализм: “Очевидным образом современный национализм повлиял на преобразование законного церковного регионализма в прикрытие для сепаратизма”(3). Национализм в современной ситуации работает на разделение Церкви. Мейендорф пишет: “А поскольку политическая цель всех национальных движений состояла в создании национальных государств, которые рассматривались как высшая ступень культурного развития, идея “автокефалии” стала церковным эквивалентом нации: каждая нация должна учредить собственную автокефальную церковь”(3). И далее: “Таким образом, законный и канонический регионализм, утвержденный канонами ранней Церкви, превратился в современном Православии в сеющий разделения национализм”(3).
Несмотря на то, что греко-католики сегодня все еще ранжируются по национальному признаку (украинские восточные католики, сирийские, ливанские и проч.), у них есть внутренние основания преодолевать национальные ограничения. Универсализм католичества дает энергию униатам для открытия миру. Католический универсализм позволяет творчески и критически отнестись к своему наследию и сопоставить его с реальными нуждами современного человека и первоначальной апостольской традицией.
Перед христианской церковью стоит серьезное испытание – глобализация. Экономическая глобализация уже произошла, следующим шагом будет культурная глобализация, которая уже сейчас вызывает антипатию, выливающуюся в национализм и этнический экстремизм. Нужно будет найти баланс между универсализмом и церковным регионализмом, чтобы не скатиться к универсальной выхолощенной моноцерковности и не замкнуться в нацистском автокефализме. Греко-католическая церковь сегодня, на мой взгляд, является лучшей экспериментальной площадкой для этого.
Вопрос Унии – это вопрос о частных формах духовности и формах христианства в глобальном мире. Вопрос о сохранении своей инаковости в процессе неизбежной унификации культурного содержания. Христианский восток не должен стать западом с византийской вывеской. Идея о “втором легком Церкви” остается до сих пор актуальной.
Униатство может стать эффективным методом для решения экуменических вопросов. Интересно, что униатство как метод сегодня более действенен по отношению к протестантам, чем к православным. Поскольку национальные идеологии православных церквей пока затрудняют серьезный трехсторонний диалог между католиками, греко-католиками и православными. Протестанты как априорно универсальная экклезиологическая структура, на мой взгляд, открыты для диалога. Метод унии по отношению к протестантам может быть более действенным в недалекой перспективе и полезным для единства Церкви.
Глобальный мир является вызовом для всех христиан. Новый образ существования Церкви, корнями уходящий к апостолам и, между тем, открытый для нового модуса существования человечества в мире, – это основная цель христиан современности.
Игорь Маков – греко-католик, христианский философ. Живет в Риге.
